С 7 по 14 апреля, в рамках Международного фестиваля искусств «Вишневый сад», в городах США состоятся гастроли Константина Райкина с поэтическим моноспектаклем «Над балаганом – небо». В эксклюзивном интервью Константин Аркадьевич рассуждает о высоком и площадном в искусстве, рассказывает о некоторых спектаклях руководимого им Российского государственного театра «Сатирикон» имени Аркадия Райкина и говорит о том, что значит для него педагогика.
«Чтение стихов – интимный для меня процесс»
Наш разговор с Константином Райкиным состоялся через несколько дней после премьеры «Дон Жуана» в театре «Сатирикон». Мой герой играет в спектакле (режиссер – Егор Перегудов) роль Сганареля. Поздравив Константина Аркадьевича с премьерой, я спросил, доволен ли он результатом.
– Премьерными спектаклями я доволен. Думаю, спектакль будет еще расти. Мы в очень сложных условиях и в сжатые сроки его выпускали. Немножко не хватило времени… Спектакль имеет большой успех. Мы его уже сыграли несколько раз, следующий раз будем играть в сентябре.
– Я желаю долгой и счастливой жизни «Дон Жуану»! Информационный повод к нашей беседе другой – предстоящая американская премьера Вашего спектакля «Над балаганом – небо». Как Вы определяете его жанр?
– Поэтический моноспектакль. В основном, спектакль состоит из стихов, но есть в нем и мои собственные комментарии-соображения. В зависимости от конкретного зала я комментирую стихи по-разному.
– Есть ли некая определяющая тема, проходящая лейтмотивом через весь спектакль, или сколько стихов, столько и тем?
– Тема, конечно, есть. Уже в названии сказано то, что определяет тему. «Над балаганом – небо…» – строчка из одной из ранних поэм Давида Самойлова «Последние каникулы». В начале спектакля я привожу эпиграф – цитату из Самойлова. В этих словах – основная формула спектакля. (Константин Аркадьевич говорит о строчках: «Я возглашаю здесь, что радость мне желанна. И что искусство – смесь небес и балагана. Высокая потреба и скомороший гам. Под небом – балаган. Над балаганом – небо…». – Прим. автора.) Мне не хочется называть эту формулу отдельной фразой. Это дело не мое, а зрителей… В искусстве всегда есть вертикаль и демократизм, веселость, некое состояние, понятное большинству. Высота и какое-то скоморошество, клоунское начало. В настоящем искусстве это всегда соединяется. В любой великой пьесе Шекспира обязательно есть низкий, брутальный юмор. Трагедия всегда оттенена юмором. Высокое и площадное, высокое и демократичное, высокое и иногда даже грубоватое, брутальное. Высокая трагедия и юмор всегда рядом. В моей жизни тоже всегда так… Соединение высокого и площадного – может быть, одна из важнейших тем спектакля.
– Чтение стихов со сцены подчиняется тем же законам сценического существования, что и любая драматическая роль, или для этого требуются какие-то особые механизмы?
– Законы те же. Я не вижу здесь разницы. Я настаиваю на том, чтобы любой драматический актер умел читать в одиночку большому залу стихи и прозу, умел быть один на один с большим количеством публики. Чтение стихов – продолжение науки актерского мастерства.
– Прекрасных любимых стихов наверняка гораздо больше, чем отведенного сценического времени. По какому принципу Вы их отбирали?
– Любимых стихов, конечно, больше, чем тех, которые я показываю зрителям, но ненамного. Просто формат и идеология зрительского восприятия диктуют какие-то свои законы. Когда стихотворение захватывает, я его оставляю в программе. Я не читаю никогда на заказ. Чтение стихов – очень интимный для меня, личный процесс. Я читаю только то, что не просто мне нравится, а без чего я жить не могу.
– В Вашем спектакле звучит поэзия признанных поэтов-классиков: Пушкина, Мандельштама, Заболоцкого, Самойлова… А в другом поэтическом спектакле «НЕПУШКИН» в «Сатириконе» звучит современная поэзия – стихотворения Тимура Кибирова, Андрея Орлова (Орлуши), Дмитрия Воденникова, Федора Сваровского, Али Кудряшевой, Нины Искренко, музыка группы «Взаимно, Илья». У вас не возникала мысль «забрать» несколько имен из «НЕПУШКИНА» в ваш спектакль, уйти от классики в поэзию XXI века?
– Вы знаете, возникала. Благодаря моим бывшим студентам – ныне артистам театра «Сатирикон» – я узнал совершенно новых молодых людей: очень талантливых и очень других, чем читаемые мной. Свежие, шокирующие иногда, абсолютно свободные, в прекрасном смысле этого слова плюющие на установки и законы, которые кому-то кажутся совершенно незыблемыми… А оказывается, не то что можно по-другому и можно на законы плюнуть, а даже нужно иногда. То, что делают мои ребята, очень круто! Они стихи поют, танцуют, «рэпят». Они хулиганят. Это так классно! Меня это самого очень увлекает, интересует. Я многому учусь у них. Вполне возможно, что когда-нибудь сроднюсь с ними настолько, что захочу и сам почитать эти стихи.
– Какая музыка звучит в спектакле «Над балаганом – небо»?
– Второй вальс Шостаковича. Грандиозное произведение, которое есть у Стенли Кубрика в его фильме «С широко закрытыми глазами». Я и раньше использовал эту музыку в своих спектаклях. Она звучит и в этом.
«У нас много не только смеются, но и плачут»
– В 2015 году вы впервые в России поставили пьесу Кристофера Дюранга «Ваня и Соня и Маша и Гвоздь». В Нью-Йорке и Чикаго зрители и критики с восторгом приняли пьесу и спектакли по ней. Я все ждал, когда в России кто-то поставит ее, и, к моей огромной радости, этим человеком оказались Вы. Как российский зритель реагирует на героев, ситуации, диалоги? Какова судьба этого спектакля?
– Мне с самого начала пьеса Дюранга (ее перевел Михаил Мишин) показалась интересной, мне она понравилась. Совершенно очевидно, что с российской стороны она выглядит по-другому. Я вполне оцениваю юмор пьесы, ее театральность, даже в какой-то степени «бродвейскость», экстравагантность, но меня юмор интересовал меньше. Мне гораздо дороже вещи серьезные, драматические, лирические. Как-то во время репетиций мне ребята показали кусочек бродвейского спектакля. Я услышал безумный хохот и сразу подумал: «Вот так я не хочу».
– Да уж, хохот сопровождают и нью-йоркский, и чикагский спектакли…
– Я не хотел делать хохотное, уморительное, бродвейское шоу, хотя в Нью-Йорке наверняка были и лирические моменты. Меня интересовали вещи, скорее, более глубинные. Для меня эта история – гимн театру. История о театре, как обоюдоостром оружии, о театре, как невероятной провокации, разрушении и спасении. Все герои пьесы так или иначе помешаны не только на русской драматургии, но вообще на ТЕАТРЕ. Мы поэтому и декорации сделали такие метафорические. Это и дом, и дом-театр. На сцене – два занавеса. Один – спереди, на авансцене, другой – сзади. Рампа спрятана за задним занавесом. В конце спектакля, на поклонах, занавес открывается спереди и сзади, и артисты кланяются в две стороны: реальному залу и, поворачиваясь спинами к зрителям, в другую сторону. Мы как бы кланяемся двум культурам: русской и американской, потому что это американская пьеса, американская жизнь, американский автор. Надо сказать добрые слова в адрес замечательного драматурга Кристофера Дюранга. Пьеса очень глубокая, в ней есть как драматическое, так и лирическое наполнение. Это мы не из головы выдумали… Успех у спектакля большой, зрители воспринимают его очень эмоционально. Концентрация смеха больше в Америке, чем в России, а у нас много не только смеются, но и плачут.
– В Вашем спектакле 2016 года «Лекарь поневоле», по Мольеру, вы используете придуманный великим Аркадием Исааковичем прием мгновенных перевоплощений. Три актера играют двенадцать персонажей, а четверо переодевают их. Как актеры восприняли Вашу идею? Сразу включились в игру?
– Пьесу пришлось несколько переделать и отредактировать, чтобы она расходилась на трех исполнителей. Это была семерка моих третьекурсников, семеро студентов третьего курса актерского факультета. Я был худруком. Они не привередничали, были счастливы – худрук с ними работает! Тем более, у них была перспектива сделать этот спектакль репертуарным. (Тогда еще было неизвестно, кого я возьму в театр, а кого – нет.) Для них это была великая возможность попробовать попасть в театр, чего они очень хотели… В спектакле соблюден принцип абсолютного демократизма: сегодня четверо переодевают, трое играют; на следующий спектакль полностью меняется состав, и те, которые играли, переодевают. Каждый раз спектакль идет в другом составе. Актеры сразу включились в игру и замечательно работают.
– В «Сатириконе» идут спектакли Юрия Бутусова («Король Лир», «Отелло», «Чайка»), Егора Перегудова («Человек из ресторана» и с недавнего времени «Дон Жуан»). В театре ставит Ваша супруга Елена Бутенко-Райкина («Game Over», «Бесприданница», «Однажды в деревне»). В театре регулярно ставите Вы сами («Лондон Шоу», «Однорукий из Спокана», «Все оттенки голубого»). Можно ли говорить о неком общем направлении театра или каждый режиссер – отдельная вселенная, и эти вселенные существуют параллельно?
– О направлении театра, безусловно, можно и нужно говорить, и все те, которых вы называете, безусловно скажут об общем направлении. Они стали своими с учетом нашего театра. Они его знают, любят. Они были приглашены не просто так. Есть другие замечательные режиссеры, которых я тем не менее никогда не приглашу, потому что они эстетически, художественно чужие. Наше направление – традиционный, психологический театр, сделанный современным, ярким, театральным языком.
«Педагогика – продолжение театрального дела»
– Вы много лет были профессором Школы-студии МХАТ, пять лет руководите Высшей школой сценических искусств. Что для Вас значит преподавательская работа?
– Педагогика для меня – продолжение театрального дела. Я всегда знал про себя, что я не только артист, во мне всегда была созидательная энергия. Я преподаю больше сорока лет. Студентов обучаю для себя, для своего театра. Мне важно, чтобы для артистов театр был не службой, а служением. Это больше, чем профессия. Это образ жизни, мировоззрение, духовный путь к познанию мира. Для меня это все связано, и я хочу моих студентов этому научить. Не думаю, что слишком высок коэффициент полезного действия – время очень трудное и циничное, очень много искушений и соблазнов на этой дороге. Совсем не все это проходят. Но все-таки есть те, кто остаются, кто усваивают то, что я в течение четырех лет пытаюсь в них вложить. Они видят, что я живу так же, как от них требую. Они находят в моем лице наглядный пример. Таким примером для меня был мой отец. Он не специально учил меня, без указательного пальца, а своим примером. Вот это для меня очень важно – иметь возможность передать другим, молодым, линию человеческого спасения, которую собой театр и представляет.
– Если наше интервью прочитает молодой человек из Нью-Йорка или Чикаго и он захочет попробовать свои силы, реально ли ему поступить в Вашу Школу?
– Я работаю с американцами. У меня на курсе учится девушка из Америки. Мы все ее очень любим. До этого я работал с двенадцатью студентами из США в полуторамесячной Школе по повышению квалификации. Я был в восторге от их направленности, дисциплинированности, творческого начала, заточенности на работу. Это была просто радость для меня. Так что, как говорится, милости просим!
– Ваша жена и дочь Полина тоже преподают в Школе сценических искусств, ставят спектакли. Про похвалы спрашивать не буду – это понятно. А если вам не нравится поставленное ими, Вы говорите им правду?
– Конечно. Родственные связи никакого значения не имеют. Как они мне говорят все, что думают, и иногда вещи чрезвычайно нелицеприятные, так и я им. Мы друг друга любим, но любовь подразумевает в данном случае требовательность. Наоборот, у нас повышенные требования друг к другу. Никаких семейных поблажек тут быть не может.
– Что легче: сыграть самому или показать студенту, как это сделать?
– Это разные механизмы. Сравнивать их довольно сложно. Я ко всему ответственно отношусь, а стало быть, и то, и другое непросто. Но и педагогика, и актерское ремесло приносят большую радость. Даже не радость, а просто счастье.
Nota bene!
Моноспектакль Константина Райкина «Над балаганом – небо» пройдет в Сиэтле, в Edmonds Center for the Arts, в воскресенье, 14 Апреля в 7 часов вечера.
Подробная информация и билеты – на сайтах Международного фестиваля искусств «Вишневый сад» http://www.cherryorchardfestival.org/, https://www.edmondscenterforthearts.org, CHUVAKIENTERTAINMENT.COM и по телефону 425.444.3231
Сергей Элькин
Add Comment